Предисл. Б. Вышеславцева. — Париж: YMCA-PRESS, 1934. — 128 c.
Эти мемуары не изображают потрясающих событий, войн или революций; но они дают живое прикосновение к быту трех поколений. Душа отдыхает в сознании былой тишины русской жизни, былого богатства, довольства и красоты дворянско-крестьянской России. Разве это не потерянный рай? Если-бы удалось эту ушедшую жизнь показать в кинематографе, восстановить во всей полноте переживаний, то она конечно показалась-бы раем и притом бывшим крестьянам еще в гораздо большей степени,, чем бывшим помещикам. Первое, что дают нам такие воспоминания, это уничтожение революционного мифа о голодном и угнетенном народе. Голод, угнетение, казни суть вечные атрибуты революции. Для революционной фразеологии отныне «заграждаются всякия уста». Не мешает вспомнить пушкинский разговор с англичанином на перекладных. Вопрос: «что может быть несчастнее русского крестьянина?» Ответ: «английский крестьянин!» Англичанин отмечает спокойное достоинство и свободу в обращении русского крестьянина. И это во времена крепостного права в России, и парламентаризма в Англии! Тургеневские «Записки Охотника», несмотря на всю тенденцию, дают идиллию крестьянско-дворянской России. Все это верно; но совершенно так-же должен быть отвергнут реставрационный миф, верящий в спасительное чудо восстановления. Рай только тогда кажется раем,, когда мы его потеряли; а пока мы в нем, он кажется скукой от избытка и спокойствия, и показался бы двойной скукой, если-бы мы его повторили. И снова возжаждало-бы человечество познания добра и зла, ибо история движется из невинного детства и переходит к молодости, с её искушениями и падениями. Патриархальный рай должен быть потерян, как и отчий дом, чтобы превратиться в мечту золотого детства.